Георгий шестун православная семья. Основы христианского воспитания детей в семье. Иеромонах Георгий (Шестун). Исцеление начинается с диагноза

Родители часто бывают довольны тем, что ребенок занят компьютером: не бегают, не мешают, того гляди, чему-то и полезному научаться. Так ли это? И надо ли остерегаться компьютерных игр?

На данный вопрос отвечает архимандрит Георгий (Шестун):

«Воспитание – это питание, а культура – это возделывание. Возделывать можно только то, что посеял и взрастил. Поэтому, задача родителей – все время сеять. Если не сеют родители – сеет кто-то другой. Если ты пшеницу не посеял, то одни плевелы будут, и даже урожай не соберешь.

В детстве все время что-то сеется, в том числе и на улице, и по телевизору. Это те семена, которые потом дадут свой плод. У человека, под воздействием того, что он воспринимает, формируется отношение к жизни.

Поэтому, когда родители отдают ребенка в руки других, то они должны понимать, что он не просто телевизор смотрит, а смотрит фильм, сделанный каким-то человеком. Безследно это зрелище не проходит.

Если родители действительно заняты, то и ребенок, конечно, не и ребенок, конечно, не должен праздно время проводить, необходимо контролировать его занятия.

Важно знать, какие книги он читает, для чего включил компьютер. Всегда быть бдительными. Известно, что хорошую культуру трудно вырастить, а сорняки растут сами. И если уж они попали, то потом всю жизнь придется их выдергивать. А перевоспитание – процесс очень трудный.

Так же следует помнить, что детская игра – творческая. Ребенок сам творит тот мир, в котором он живет. Это детский мир – ангельский, целомудренный.

Когда ребенок садится у компьютера, то перед ним открывается искаженный страстями мир, созданный взрослыми людьми. Самое опасное то, что присущие им страсти взрослые вкладывают в детей, и часто навязывают им роль, не свойственную ни по возрасту, ни по духовному развитию.

Такая игра вместо того, чтобы развивать и хранить ребенка, может настолько исказить его духовную жизнь, потрясти его психику, что в итоге мы получаем нервные заболевания и даже беснования.

Большинство компьютерных игр отличается жестокостью и агрессивностью. Такие игры – это один из способов разрушения человека.

С точки зрения православной антропологии, человек состоит из плоти, души и духа, а значит, человек имеет право на жизнь плотскую, душевную и духовную.

Все защищают плотскую жизнь, принимают меры, чтобы человек сохранился, как биологическое существо. Но если искажаются нравственные ориентиры, если искажаются духовные основы жизни – человек ведь тоже уничтожается. Компьютерные игры убивают в человеке духовную жизнь. В результате остается одна биологическая оболочка».

Архимандрит Георгий (Шестун).

Дети очень похожи, а вот мир, в который они приходят, со временем меняется, изменяя условия жизни каждого маленького человека.

Трудно самому поверить, но застал время, когда еще не было телевизора. Правда, когда я уже учился в 3-м классе, дядя, живший на соседней улице, приобрел это чудо советской электроники. Помню даже марку – «КВН-49»: экранчик с ладошку, а перед экраном – большая стеклянная линза, наполненная дистиллированной водой. Всей улицей ходили смотреть первые телепередачи.

Подрастая, много читали. Читали не всегда разборчиво, но школа приучала к классике, а со временем мы начинали вникать не только в сюжет, но и замирать перед красотой родного языка, отличали поэзию от просто стихов. С тех пор сложилось убеждение, подтверждение которому нашлось в наше время в одной замеченной фразе, что человек, читающий книги, всегда будет управлять теми, кто смотрит телевизор.

В студенческие годы видел первые электронно-вычислительные машины, или ЭВМ, занимавшие несколько больших помещений. Первый сотовый телефон появился, когда мне было уже за 40. В те годы не было громкой электронной музыки, и мы поэтому, не испортив слуха, могли слушать и классическую. Не было цветных телевизоров и мониторов, которые разрушают восприятие природных цветов.

Сегодня уже не удивляет малыш, только что научившийся ходить и еще не умеющий говорить, но ловко управляющийся с планшетником, где находит мультики или рассматривает фотографии. Современные дети умеют с малых лет то, что нам трудно дается даже в зрелые годы. А может быть, мы просто по привычке желаем без этого обойтись… Но неужели, если молодежь что-то умеет лучше или знает то, что нам было неведомо, это так сильно отличает людей разного возраста друг от друга? Но ведь так было всегда! Всегда были старшие и младшие, всегда были разные поколения.

Дело может быть в слове, хорошо знакомом слове «поколение». Вспомнилась одна веселая картинка: радостный человек в шляпе улыбался, положив руки на головы двух симпатичных малышей. Под картинкой стояла подпись «По-коление». Дети ростом были по колено своему взрослому соседу, уж не знаю, кем они ему приходились. Кто по колено, тот – другое по-коление.

Вот и корень слова проявился, сразу вспомнились 12 колен Израиля, берущих свое начало от 12 сыновей ветхозаветного Патриарха Иакова. Правда, в других переводах можно встретить понятия «племена» или «семейства», но в наших Священных книгах укоренилось понятие «колена». 12 колен, или племен, на пути из Египта в обетованную Землю переживают самый важный момент в еврейской истории – Синайское откровение и начинают превращаться в единый народ, обладающий Богом данным Законом, по которому они становились «царством священников и народом святым» (Исх. 19:6).

Время шло, и не все ладилось в этом народе, не всегда отцам удавалось передавать обетование о пришествии Мессии, верой в Которого они и оправдывались. И вот слышен грозный глас ветхозаветного пророка Малахии, устами которого говорит Бог: «Помните закон Моисея, раба Моего, который Я заповедал ему на Хориве для всего Израиля, равно как и правила и уставы. Вот, Я пошлю к вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, великого и страшного. И он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их, чтобы Я, придя, не поразил земли проклятием» (Мал. 4:4–6).

Беда коренится не в семейных отношениях, а в потере духовной преемственности. Ангел Господень почти буквально повторяет эти слова Захарии, отцу Иоанна Предтечи, предвозвещая о рождении Крестителя Господня – последнего пророка Ветхого Завета и первого пророка Нового Завета: «И многих из сынов Израилевых обратит к Господу Богу их; и предъидет пред Ним в духе и силе Илии, чтобы возвратить сердца отцов детям, и непокоривым образ мыслей праведников, дабы представить Господу народ приготовленный» (Лк. 1:16–17).

Возобновить духовное единство всех отцов и детей, чающих пришествия Христа, – это уже достойная задача ветхозаветного народа. Не кровное родство и преемство, а вера во Христа – единственная основа духовного единства народа новозаветного.

Размышлял о поколениях, а дошел до самого главного: чего нам – отцам и детям – не хватает? Не хватает духовного единства во Христе. Сердца наши не возвращены друг другу, мы все стараемся договориться и переубедить один другого. Но разве Христос «современен»? Апостол Павел восклицает: «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13:8).

«Представить Господу народ приготовленный» – вот цель, которую Божественное Откровение определяет разным поколениям. А для этого необходимо «возвратить сердца отцов детям, и непокоривым образ мыслей праведников».

С возрастом начинаешь понимать, что не только головой живет человек, не знания движут нами в этом мире, а сердце: порывы чувств часто ломают преграду ума. В сердце хранится самое ценное, что есть у человека. Сердце привязано к своему богатству: «Где сокровище ваше, – говорит Христос, – там будет и сердце ваше» (Мф. 6:21).

Может быть, не возраст определяет поколения, а ценности и их сходство? На основе этого предположения американцы Нил Хоув и Уильям Штраус в 1991 г. создали целую теорию поколений. Согласно этой теории, поколение – группа людей, которые родились в определенный период времени и испытали на себе влияние одних и тех же особенностей воспитания и событий, обладают похожими ценностями. Период времени авторы определили в 20 лет. Каждое поколение ими было названо. Мое поколение (рожденные в 1943–1963 гг.) получило странное название – «поколение бэби-бумеров». Объяснение простое: в эти годы происходил всплеск рождаемости. Объяснить можно все, но есть народная мудрость: «Как корабль назовешь, так он и поплывет». Смотрю на своих сверстников и понимаю, что «бэби-бум» – это не про нас.

Рожденных в период с 1963 по 1983 г. назвали «поколение Х» («неизвестное поколение»). Тех, кто родился с 1983 по 2000 г., именуют «поколение У» («сетевое поколение»), следующих за ними назвали «поколение Z». Читаю дальше и понимаю, что американцы большие выдумщики. Они почти всегда забывают про сердце человека, его внутренний мир и много внимания уделяют внешним, часто рукотворным, обстоятельствам, все объясняя объективными причинами. Наши подражатели этих теорий делают все, чтобы разрушить семьи, лишить детей систематического образования. Навяжут им странные стереотипы поведения, подменят игрушки монстрами, героев – кумирами, цели и средства поменяют местами, а потом скажут, что это объективные процессы и поэтому молодежь сейчас совсем другая.

Возвратить сердца отцов детям получится, только если ценности у всех поколений будут одни. Разве такое возможно? Возможно, но для этого нужны разумные, благочестивые родители и государство, которое печется о благочестии народа.

Считается, что ценности, которые определяют всю последующую жизнь человека, формируются до 14 лет. Думаю, что сформировать их извне практически невозможно, а вот создать условия, чтобы нужные из них запечатлелись в сердце, – это возможно. В детский период, да и не только в детский, впечатления оказываются важнее знаний.

Принесли новорожденного человека домой, лежит он и вбирает все звуки, которые слышит. Но какие они? Раньше молитву «Отче наш» ребенок впитывал с молоком матери. А что впитывает сейчас? Лежит младенец и смотрит на все то, что вокруг него имеется и что происходит. Затем он начинает ходить и говорить, слушать книги, смотреть мультики и играть в игрушки. И уже к трем годам в его сердце ой как много запечатлелось. Куда исчезли русские сказки, поучавшие, как отличить добро от зла? Где наши добрые мультфильмы, где наши русские богатыри и игрушки-голышки? А где благоразумные родители?

Вспомнилась такая история. К одному батюшке из нашего прихода обратилась благочестивая семейная пара с просьбой освятить дом. Свою просьбу они объяснили тем, что их ребенок по ночам плохо спит и кричит. По пути они рассказывали, что помогают храмам и сами люди православные. На пороге дома батюшку встретил мальчик, который взял его за руку и сказал: «Пойдем, я тебе покажу моих гостей из ада!» В детской комнате на столе стояли персонажи самого мерзкого вида. «Пойдем лучше со мной, – предложил священник, – будешь держать чашу со святой водой».

Рыбалка с отцом, ночевка у костра, рассвет над рекой, красота природы, любящие глаза матери, Божественная Литургия, свет свечи и благоухание ладана, первая любовь, – все это и много другое запечатлевается в сердце на всю жизнь.

Можно оправдываться телевизором, компьютером, интернетом, но не в них беда. Мы знаем, что делать с маленькими детьми: их надо кормить, одевать, играть с ними. Но что делать с подрастающими детьми, представляем плохо и продолжаем лишь кормить и одевать, а все остальное – чем они занимаются и как их воспитывает интернет и телевидение – нам неведомо: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

С детьми надо разговаривать. Не поучать, не ругать, а разговаривать, открывая им свое сердце. И тогда наше отцовское сердце вернется нашим детям, и они откроют нам свое сокровенное богатство, хранящееся в их сердцах. Мы не разные поколения, мы люди одного времени. Мы семья, большая семья, имя которой – русский народ.

Часть лекции, прочитанной в Саратовской Духовной семинарии в 2003 году тогда еще кандидатом педагогических наук протоиереем Евгением Шестуном. Через год после этого по благословению архиепископа Самарского и Сызранского Сергия отец Евгений принял монашеский постриг с именем Георгий.

Таинство брака возвращает человеку полноту бытия. Ева была взята от Адама, и тем самым была нарушена полнота его бытия. Человек чувствует себя в истинном браке полноценным: «две плоти» становятся едиными (Ср. Быт. 2: 24), если говорить народным языком, «две половинки нашли друг друга, соединились в целое». В связи с этим я много думал о том, что же такое монашество, почему монахи не ищут этой полноты, чем она у них восполняема. К тому же, говорят, что нет различий между мужским и женским монашеством. Для меня все это было тайной и загадкой, пока я с этим очень близко не встретился.

Следуя мирской логике, восполнение обязательно должно быть, оно необходимо. С этой точки зрения монашество рассматривается как восполнение своего бытия Богом, то есть как особая разновидность брака. Такое мнение достаточно распространено, и для примера приведем слова игумена Илариона (Алфеева), ныне митрополита: «Есть нечто существенно общее между браком и монашеством. Это не два противоположные пути, но два пути, которые во многом близки один другому. Человек как индивидуум - существо не вполне полноценное, он реализуется как личность лишь в общении с другим. И в браке восполнение недостающего происходит через обретение второй “половины”, второго “я”, через обретение “другого”. В монашестве этим “другим” является Сам Бог. Тайна монашеской жизни заключается в том, что принявший монашество целиком ориентирует свою жизнь на Бога. Человек сознательно и добровольно отказывается не только от брака, но и от многого другого, доступного обычным людям, чтобы максимально сосредоточиться на Боге и посвятить Ему всю свою жизнь, все свои помыслы и дела. И в этом смысле монашество близко к браку».

Когда я стал читать творения старцев о монашестве, то убедился, что монашество - на самом деле великая тайна. Если вы возьмете «Книгу для монашествующих и мирян», составленную архимандритом Иоанном (Крестьянкиным), то в предисловии прочтете первые строки: «Монашество - великая Божия тайна. И для тех, кто дерзает вступить в эту святую тайну и приобщиться к истинному духу иночества, на все времена сохранил Господь в писаниях опыт Отцов, которые прошли этим путем в радость Вечности».

В письме к брату «О монашеском постриге» архиепископ Серафим (Звездинский) попытался выразить невыразимое: рассказать, что происходит с человеком, когда совершается монашеский постриг. Прочтем начало этого письма: «Дорогой, родной мой брат! Христос посреде нас! Только что получил твое теплое, сердечное письмо, спешу ответить. Та теплота, та братская сердечность, с которыми ты пишешь мне, до глубины души тронули меня. Спасибо тебе, родной мой, за поздравления и светлые пожелания. Ты просишь, чтобы я поделился с тобой своими чувствами, которыми я жил до времени пострижения и последующее святое время. С живейшей радостью исполняю твою просьбу, хотя и нелегко ее исполнить. Как выражу я то, что переживала и чем теперь живет моя душа, какими словами выскажу я то, что преисполнило и преисполняет мое сердце?! Я так бесконечно богат небесными, благодатными сокровищами, дарованными мне щедродарительною десницею Господа, что, правда, не в состоянии сосчитать и половины своего богатства.

Монах я теперь! Как это страшно, непостижимо и странно! Новая одежда, новое имя, новые, доселе неведомые, никогда неведомые думы, новые, никогда не испытанные чувства, новый внутренний мир, новое настроение, все, все новое, весь я новый до мозга костей. Какое дивное и сверхъестественное действие благодати! Всего переплавила она меня, всего преобразила…

Пойми ты, родной: меня, прежнего Николая (как не хочется повторять мирское имя!) нет больше, совсем нет, куда-то взяли и глубоко зарыли, так что и самого маленького следа не осталось. Другой раз силишься представить себя Николаем - нет, никогда не выходит, воображение напрягаешь до самой крайности, а прежнего Николая так и не вообразишь. Словно заснул я крепким сном… Проснулся - и что же? Гляжу кругом, хочу припомнить, что было до момента засыпания, и не могу припомнить прежнее состояние, словно вытравил кто из сознания, на место его втиснув совершенно новое. Осталось только настоящее - новое, доселе неведомое, да далеко будущее. Дитя, родившееся на свет, не помнит ведь своей утробной жизни, так вот и я: пострижение сделало меня младенцем, и я не помню своей мирской жизни, на свет-то я словно только сейчас родился, а не 25 лет тому назад. Отдельные воспоминания прошлого, отрывки, конечно, сохранились, но нет прежней сущности, душа-то сама другая…»

Стали принимать монашество мои духовные чада, которых я знал помногу лет. Сам я не монах и, присутствуя на постригах, только со стороны мог наблюдать, что происходит с людьми, которых я хорошо знаю и люблю. Я увидел, что на самом деле происходит великое Таинство: в монашестве умирает человек, но рождается Ангел. И один из первых вопросов, который задается при постриге, звучит так: «Желаешь ли сподобиться ангельскому образу иночествующих?» Монах - это Ангел во плоти.

Ангел - существо бесполое, а раз он бесполый, то может жить вне брака, он не требует земного восполнения. Поэтому монашество не следует уподоблять браку. Это великое Таинство. Афонский старец Ефрем Катунакский говорил, что монахи восполняют число Ангелов, заменяя Ангелов падших. В «Слове, произнесенном Старцем на постриге монахини…» он сказал: «Как назвать то, что мы видели сегодня? Ни перо, ни земной язык не могут выразить этого таинства. Велико и не исследовано честное таинство монашеского пострига… Сестра наша Никифора! Возрадовались Ангелы на твоем сегодняшнем постриге, потому что увидели тебя входящей в их лик. Опечалились демоны, возрыдались плачем великим, потому что ты заняла то место, на которое до падения были поставлены они… О! Никифора, Никифора, велика твоя благодать, земной Ангеле Никифора!»

Вы можете улыбаться, потому что монахов видели и знаете, можете говорить: «Рассказывай нам, батюшка, рассказывай, мы про них все знаем». Но я вам хочу сказать, что плотская природа остается, духовная брань не упраздняется: мир борется с Ангелом внутри монаха, но мир никогда этого Ангела уже не победит. Рано или поздно, пройдет десять лет, двадцать, но все равно Ангел победит природу. Ангельское в монахе возьмет вверх, оно неистребимо уже, как образ Божий в человеке. Я бывал на Афоне, встречал там монахов, про которых разные истории об их «похождениях» рассказывали. Но проходило пять-шесть лет, и когда мы приезжали снова, то видели, что они становятся Ангелами, молитвенными, благоговейными. «Невидимая брань монаха, по словам старца Ефрема Катунакского, состоит в том, чтобы победить внутренние страсти, самого себя. Вначале встретишь ветхого человека, подобно Голиафу, но дерзай! Придет благодать, и поднимешься над страстями, над самим собой и увидишь другого человека, подобного новому Адаму, с другим духовным горизонтом, другим духовным одеянием, другой духовной пищей».

Как может монах падать? Если он согрешает, если он падает, человеком он все же уже не сможет стать, ведь он - Ангел. Монашеские обеты даются только один раз. И когда монах сам слагает с себя иноческие одеяния и даже вступает в брак, согласно каноническим правилам Церкви он продолжает оставаться монахом, но монахом падшим. Мы должны понять, что монах может быть падшим, а может быть вовсе отпавшим от Бога. Тогда кем монах становится? Отпавший Ангел - бес. Отпавший монах становится бесом. Вот это страшно! Могу привести только два случая, когда это происходит: самоубийство монаха и смерть под анафемой. Может быть, бывают и другие причины отпадения от Бога, я их просто не знаю.

На первый взгляд, любой верующий человек мало чем от монахов отличается, но вы заметьте, как они молчат. Они уже умеют молчать, в отличие от нас. Монахи получают дар молитвы. У них лик обращен к Богу, а не к миру. Они стремятся к уединению, им хочется закрыться, у них уже идет молитва. Вы всмотритесь в монахов: их сразу можно узнать, они от нас отличаются.

Есть еще одна тайна: человек не может сам выбрать монашество. Только монахи могут выбрать человека для монашества. Кто благословляет на монашество? Опять монахи. Ангелы выбирают себе восполнение. Только они могут говорить: «Идем, вот ты! Идем к нам - ты готов». Ни один человек из мира, даже особо духовный, не в состоянии благословить на монашество, он может согласиться, понять, но благословить… Благословение родителей имеет большую духовную силу, но даже православные родители теряются перед тайной монашества. При постриге не требуется согласие и благословение родителей, точнее, этот вопрос даже и не возникает. Жития святых и жизнеописания подвижников Православия свидетельствуют о том, что большинство из них шли на монашеский постриг без благословения родителей. Родители удивляются: «Как такое может быть?» Воюют часто. Но ведь чадо к Богу идет! Радоваться надо!

Ангелов выбирают Ангелы. Это дело монахов: выбрать готового к иной жизни и постричь его. Это монашеское священнодействие. А что должен делать избранный? Его дело сказать, помните, какие слова? - Се, раба Господня; буди мне по глаголу твоему (Лк. 1: 38).

Когда человек готов к монашеству? Когда он не откажется. Не потому, что он осознает, что готов, не оттого, что он собрался, а готов тогда, когда пришли к нему и сказали: «Идем!», и он ответил: «Иду!» Именно в этот момент и происходит выбор. Это удивительно! Ему говорят: «Сейчас, сейчас!» - «Почему не вчера? Почему не завтра? Что будет?» - «Надо сейчас!» - Я спрашивал: «Почему?» - «Ты не поймешь», - отвечают.

А потому, что неделей раньше человек сказал бы: «Нет!», - он побоялся бы. Через неделю он решит: «Я и без этого проживу». А нужно человеку в такой момент предложить, когда он твердо скажет: «Да!», - а потом, получив этот ангельский образ, он никогда от него не откажется.

Помните жизнеописание старца Сампсона (Сиверса)? В его родословной - знаменитые графы Сиверсы, министры и губернаторы при императрице Екатерине II и императоре Павле. Отец - датчанин, мать - англичанка. Когда их сын принял Православие, а затем монашество, мать сказала ему: «Мы вычеркиваем тебя из нашего рода». Впоследствии о. Сампсон стал одним из исповедников и святых подвижников многострадальной Русской Церкви ХХ столетия. Его расстреливали, много лет он провел в тюрьмах и ссылках. Кроме того, обвиняя в прелести, не позволяли служить, во Псково-Печерском монастыре он пас коров. Но когда перед смертью его спросили: «Батюшка, если бы ты еще раз жизнь прожил, кем бы ты стал?», он ответил: «Я опять бы стал русским монахом!»

В монашестве есть дар, который человек, как драгоценную жемчужину, уже никогда ни на что не променяет. Если бы все это узнали, мы бы все туда побежали. Но Господь не всем это дает понимать. Как писал священномученик архиепископ Серафим (Звездинский) своему брату: «Кратко скажу тебе, родной мой, о моей теперешней новой, иноческой жизни, скажу словами одного инока: “Если бы мирские люди знали все те радости и душевные утешения, кои приходится переживать монаху, то в миру никого бы не осталось, все ушли бы в монахи, но если бы мирские люди наперед ведали те скорби и муки, которые постигают монаха, тогда никакая плоть никогда не дерзнула бы принять на себя иноческий сан, никто из смертных не решился бы на это”. Глубокая правда, великая истина…»

Почему Православной Церковью руководит монашество? Потому что Церковь можно доверить только Ангелам, а не людям. Вот Ангелы и руководят. В Православии архиереев так и называют - Ангелы Церкви. На примере Западного мира мы видим, какая беда наступает, если Церковью пытаются управлять люди.

Почему я стал рассуждать и думать о монашестве? В прошлом году владыка Сергий пятый раз взял нас с собой на Афон. Там мы встречались со старцами. Старец Иосиф Ватопедский, который написал книгу о своем наставнике преподобном Иосифе Исихасте, всегда принимает нашего владыку, беседует, а в этот раз и нам удалось повидаться с ним. Еще один старец, с которым мы встречались и беседовали, это Папа Янис из скита святой Анны. Он высказал то, что я слышал несколько раз, и что меня всегда обижало. Старец сказал, что самый нерадивый монах лучше самого духовного «белого» священника. Я подумал: «Как так? Вот гордость! Вот ведь как монахи о себе мнят!» Но потом, когда стал размышлять о монашестве, то понял смысл того, что он сказал. Из его уст мы услышали, что самый нерадивый Ангел выше самого лучшего человека. А разве это не так? Ведь так! Как же с этим не согласиться?

Старец Паисий Афонский, два тома писем и проповедей которого недавно вышли в России, сказал удивительную вещь, что благодать священства не спасает самого священника. По его словам: «Священство - это не средство для спасения (человека, который его принимает)». То есть только тем, что мы - священники, мы спасаться не можем. Хотя преподобный Силуан Афонский писал о том, что благодати в священнике столько, такое море, что если бы он ее видел, то обязательно возгордился бы. Поэтому Господь и не дает видеть это море благодати. А старец Паисий пишет, что благодать дается не для священника. Благодать священства спасает, но не его, а других через него. Став священником, ты обрел благодать, обрел власть спасения других, помощи другим, но ты ею не спасешься. Тебе как человеку нужно самому подвизаться. Таинство священства природу человека не меняет, ты остаешься таким же - греховным, слабым, падшим. Но, тем не менее, ты имеешь власть и духовную силу помогать спасению других.

Таинство монашества меняет природу человека. Старец Паисий говорил: «Мне много раз предлагали стать священником, я всегда отказывался». Даже Вселенский Патриарх предлагал ему принять священство. «Мне, - говорил отец Паисий, - хватит монашества». Потому что монашество - это дар молитвы за весь мир.

Когда мы пытаемся стать исихастами, четки перебирать, молитву умную творить, то должны помнить, что это - монашеский опыт, ангельский опыт. Конечно, и мы должны быть ревностными, но все же опыт исихазма - это опыт монашеского бытия. А наше священническое служение - это опыт любви к ближнему. Если ты о себе забываешь, тогда в любое время, когда бы тебя ни подняли, ты идешь на служение с радостью. С радостью исповедуешь, отпеваешь, причащаешь и, главное, с радостью служишь Божественную литургию.

Когда одно мое духовное чадо готовилось к постригу, я переживал: «Как же так, молодая такая…» А она говорит: «Батюшка, не волнуйтесь. Постриг - это веселее свадьбы будет. Что такое свадьба?.. А постриг - это такая радость, такой праздник!» На самом деле это такое духовное торжество! Вы видели, когда совершается постриг, как ликуют монахи? Так они рады, что их полку прибыло.

У каждого человека есть два пути, и оба спасительные: путь Марфы и путь Марии (Ср. Лк. 10, 38-42). Путь Марфы - это деятельное служение ближним, таково призвание «белого» духовенства. Путь Марии - это выбор «единого на потребу», жизнь монашеская. Монах внимает Господу, сидя у Его ног. Оба пути спасительны, второй - выше, но не нам выбирать. И в монастыре погибнуть можно, и в миру спастись. Монашество - это лицо Церкви, которое всегда обращено к Богу, а священство - лицо Церкви, обращенное в мир, к людям. Вот такие у Церкви два лица радостных.

П ытаясь определить данное понятие в рамках православной педагогики, необходимо уяснить, как понимали человеческую личность отцы Церкви и другие православные богословы. Трудность заключается в том, что богословие, и особенно святоотеческое, не знало этого понятия. «Я же лично должен признаться в том, - писал В. Н. Лосский, - что до сих пор не встречал в святоотеческом богословии того, что можно было бы назвать разработанным учением о личности человеческой, тогда как учение о Лицах или Ипостасях Божественных изложено чрезвычайно чётко. Тем не менее, христианская антропология существует как у отцов первых восьми веков, так и позднее, как в Византии, так и на Западе, и не стоит говорить о том, что это учение о человеке относится к его личности. Да и не могло бы оно быть иным для богословской мысли, обоснованной на Откровении Бога живого и личного, создавшего человека «по Своему образу и подобию » (6. 106 ).

В тайне Пресвятой Троицы пытались раскрыть православные богословы и тайну человеческой личности. Чтобы выразить общую для Трех реальность, «разделяя между Тремя неделимое Божество», как говорит Григорий Богослов, отцы выбрали слово «усия », философский термин, означавший «сущность ». Это слово подчёркивало онтологическое единство Божества. Никейский собор для обозначения сосущности Отца и Сына использовал термин «омоусиос». Омоусиос, выражая тождественность сущности, соединяла два различных Лица, не поглощая их в этом единстве, ибо утверждение кого-то как омоусион по отношению к другому предполагает сопоставление этого одного не с самим собой, а с кем-то другим. Необходимо было утвердить эту тайну «другого». Античная мысль, которой было чуждо одновременное утверждение онтологического единства и как бы распадение бытия в «другом», не имела в своем лексиконе какого бы то ни было обозначения личности. Надо сказать, что ни один философский термин не в силах выразить всю тайну Божественного бытия. Латинское «persona » обозначало ограничительный, обманчивый и, в конечном счёте, иллюзорный аспект индивидуума: не лицо, открывающее личностное бытие, а лицо-маска существа безличного. Отцы предпочли этому слабому и обманчивому слову другое, строго однозначное - «ипостась ». В обыденном обращении это слово значило «существование ». Практически «усия » и «ипостась » были вначале синонимами: оба термина относились к сфере бытия; сообщая каждому из них отдельное значение, отцы могли впредь беспрепятственно укоренить личность в бытии и персонализировать онтологию (4. 212-213; 3. 38-39 ).

Различие индивидуальности и личности

Выражая несводимость ипостаси к усии, несводимость личности к сущности, но и не противопоставляя их, святые отцы провели различие между этими двумя синонимами. Апофатическое богословие, стремящееся познать Бога не в том, что Он есть, а в том, что Он не есть, придаёт термину «усия » глубину непознаваемой трансцендентности. «Ипостась » под влиянием христианского учения полностью утрачивает значение «индивидуального». Индивидуум «делит» природу, к которой принадлежит, он есть результат её атомизации. Индивидуальность есть различение на уровне природы, точнее, результат рассечённой грехом природы. Ничего подобного нет в Троице, где каждая Ипостась содержит Божественную природу во всей её полноте, они суть Божественная природа. Но, обладая природой, ни одна из них природой не «владеет», не разбивает её, чтобы ею завладеть. Именно потому, что они разделяют природу без ограничений, она остаётся неразделённой. И эта неразделённая природа сообщает каждой Ипостаси её глубину, подтверждает её совершенную неповторимость (4. 214 ).

Если нет тождественности между ипостасью и индивидуумом в Троице, следует ли, что и в тварном мире, когда речь идёт об ипостасях или личностях человеческих, эта тождественность отсутствует? Открыло ли троическое богословие новое измерение «личностного», обнаружив понятие ипостаси человеческой, не сводимой к уровню индивидуальных природ?

Анализируя Халкидонский догмат, который говорит нам о Христе, единосущном Отцу по Божеству и единосущном нам по человечеству, В. Н. Лосский писал: «Именно потому можем мы воспринимать реальность воплощения Бога, не допуская никакого превращения Божества в человека, никакой неясности и смешения нетварного с тварным, что различаем Личность, или Ипостась Сына, и Его природу или Сущность: Личность, которая не из двух природ, ... но в двух природах... Человечество Христа, по которому Он стал „единосущным нам“, никогда не имело никакой другой ипостаси, кроме Ипостаси Сына Божия; однако никто не станет отрицать, что Его человеческая природность была „индивидуальной субстанцией“, и Халкидонский догмат настаивает на том, что Христос „совершенен в Своем человечестве“, „истинный человек“ - из разумной души и тела... Здесь человеческая сущность Христа та же, что сущность других субстанций, или отдельных человеческих природ, которые именуются „ипостасями“, или „личностями“. Однако если бы мы применили это наименование по отношению ко Христу, то впали бы в заблуждение Нестория и разделили ипостасное единство Христа на два друг от друга отличных „личностных“ существа. Потому, по Халкидонскому догмату, Божественное Лицо и соделалось единосущным тварным лицам, что Оно стало Ипостасью человеческой природы, не превратившись в ипостась, или личность, человеческую... И этот отказ от признания во Христе двух личностных и различных существ будет в то же время означать, что в человеческих существах мы также должны различать личность, или ипостась, и природу, или индивидуальную субстанцию... С другой же стороны, чтобы отличить ипостась человека от состава его сложной природы - тела, души, духа (если принимать эту трёхчастность), мы не найдём ни одного определяющего свойства, ничего ей присущего, что было бы чуждо природе и принадлежало бы исключительно личности как таковой. Из чего следует, что сформулировать понятие личности человека мы не можем и должны удовлетвориться следующим: личность есть несводимость человека к природе. Именно несводимость, а не „нечто несводимое“ или „нечто такое, что заставляет человека быть к своей природе несводимым“, потому что не может быть здесь речи о чём-то отличном, об „иной природе“, но только о ком-то, кто отличен от своей природы, о ком-то, кто, содержа в себе свою природу, природу превосходит, кто этим превосходством даёт существование ей как природе человеческой и, тем не менее, не существует сам по себе, вне своей природы, которую он „воипостасирует“ и над которой непрестанно восходит, её „восхищает“» (6. 111-114 ).

Священник Павел Флоренский говорил о том, что человек не только усия, но и ипостась, не только тёмное хотение, но и светлый образ, не только стихийный напор, но и просвечивающий его лик, явно выступающий у святых, просвечивающий на иконе. Отец Павел пытался разделить и отличить в человеке природное - усию - и личностное - ипостась. «Усия - стихийная, родовая подоснова человека - утверждается в нём как его индивидуальное начало. Через индивидуума род собирается в одну точку. Усия - начало в себя, - в себя собирающаяся, из мира, из рода идущая, но в единую точку направляющаяся. Усия, будучи мировой, будучи родовой, утверждает в мире, утверждает в роде индивид как таковой. Она центростремительна. Она есть тезис индивида, устанавливающая его в обществе как самостоятельный центр. Напротив, ипостась - разумная, личная идея человека, его духовный облик, его лик - утверждается в человеке как начало общее, над -индивидуальное. Это - начало от себя, из себя исходящее, из индивида идущее, отправляющееся от единичного, но в мир распространяющееся и мир собою освещающее. Ипостась, будучи личною, утверждает в личности род и мир, то есть, она есть начало самоотречения индивида, прорыв его уединённости, выход из его обособленности» (9. 143 ).

Раскрытие человеческой личности как возможность и задание

Троическое богословие принесло абсолютное утверждение личности как свободы по отношению к природе. Мы видим, что тайна личности заключена не в свойствах индивидуальной природы, а в способности «возвышаться над собой, быть по ту сторону самой себя - по ту сторону всякого фактического своего состояния и даже своей фактической общей природы» (10. 409 ). «Каждая личность, - пишет В. Н. Лосский, - существует не путём исключения других, не путём противопоставления себя тому, что не есть «я», а путём отказа обладать природой для себя; иными словами, личность существует в направлении к другому... Кратко говоря, личность может быть полностью личностью лишь в той мере, в какой она не имеет ничего того, чем она хотела бы обладать только для себя, исключая других; то есть когда она имеет природу, общую с другими. Только тогда проявляется во всей чистоте различие между лицами и природой; в противном случае перед нами будут индивидуумы, разделяющие между собой природу. Нет никакого раздела, никакого разделения единой природы между тремя Лицами Троицы: Божественные Ипостаси не являются тремя частями единого целого, единой природы, но каждая содержит в себе целостную природу, каждая является целым, ибо она не имеет ничего для себя: даже воля - общая у Трёх.

Если мы обратимся теперь к людям, сотворённым по образу Божию, то сможем обнаружить, исходя из троического догмата, общую природу во многих тварных ипостасях. Однако в результате падшего мира люди стремятся существовать, взаимно исключая друг друга, самоутверждаясь, каждый противопоставляя себя другим, то есть, разделяя, дробя единство природы, присваивая каждый для себя часть природы, которую моя воля противопоставляет всему тому, что не есть я. В этом аспекте то, что мы обычно называем человеческой личностью, является не подлинной личностью, а частью общей природы, более или менее подобной другим частям, или человеческим индивидуумам, из которых состоит человечество. Но как личность в её истинном значении, в богословском значении этого слова человек не ограничен своей индивидуальной природой; он не только часть целого - каждый человек потенциально содержит в себе целое, ... ипостасью которого он является; каждый представляет собою единственный и абсолютно неповторимый аспект общей для всех природы» (6. 102-103 ).

Философский и психологический взгляд на проблему личности заключается в том, что мы основываемся в своих рассуждениях на обычном опыте, который не открывает нам ни подлинного личного многообразия, ни подлинного единства природы. В случае богословского осмысления проблемы мы говорим о потенциальном бытии, о достижении подлинного единства природы и раскрытии человеческой личности, мы говорим о возможности и одновременно задании, суть которого выразили в своих творениях священномученик Ириней Лионский и святитель Афанасий Александрийский, святитель Григорий Богослов и святитель Григорий Нисский: «Бог соделался человеком, дабы человек смог стать Богом ».

Восстановление единого человеческого естества в Церкви

Единое человеческое естество, рассечённое грехом на множество враждующих частей, восстанавливает утерянное единство в Церкви. Мысль о единстве человечества в Церкви по образу триединства Божества мы встречаем у церковных писателей, начиная с третьего века. Обзор святоотеческих творений по этой теме содержится в статье архиепископа Илариона (Троицкого) «Триединство Божества и единство человечества ».

С воплощением на земле Единородного Сына Божия уже нет отдельного верующего, а есть Церковь, Тело Христово, новая тварь, восстановленная Христом. Соединившись с падшим миром во всей его реальности, Он изъял силу греха из нашей природы и Своею смертию, ознаменовавшей предельное соединение с нашим падшим состоянием, восторжествовал над смертью и над тлением. В таинстве крещения через троекратное погружение в воду со словами: «Крещается раб Божий... во имя Отца, аминь. И Сына, аминь. И Святаго Духа, аминь», - человек умирает для плотской жизни и возрождается для жизни духовной. В таинстве Евхаристии, таинстве Тела и Крови Христовых, осуществляется соединение нашей природы со Христом и одновременно со всеми членами Церкви.

Понимая Церковь как Тело Христово, объемлющее в Себе людей, членов Церкви, не рискуем ли мы, будучи спасёнными от детерминизма греха, потерять понятие человеческой личности и утратить личную свободу? Отвечая на этот вопрос, В. Н. Лосский пишет: «Единство Тела Христова - это среда, где истина может проявляться во всей полноте, без всяких ограничений, без всякого смешения с тем, что ей чуждо, что неистинно. Но одной только христологической предпосылки - единства воссозданной Христом человеческой природы - было бы недостаточно. Необходима другая, позитивная предпосылка для того, чтобы Церковь была не только „Телом Христовым“, но также, как сказано в том же тексте апостола Павла, «полнотой Наполняющего всё во всём » (Еф. 1:23 ). Сам Христос говорит это: «Огонь пришёл Я низвести на землю » (Лк. 12:49 ). Он пришёл, чтобы Дух Святой мог сойти на Церковь. Обосновывать экклезиологию только Воплощением... значит забывать о Пятидесятнице... Вот почему священномученик Ириней Лионский, говоря о Сыне и Духе, называет их „двумя руками Отца“, действующими в мире.

Церковь как новое единство очищенной Христом человеческой природы, как единое Тело Христа есть также и множественность лиц, каждое из которых получает дар Духа Святого. Дело Сына относится к общей для всех человеческой природе - это она искуплена, очищена, воссоздана Христом; дело Духа Святого обращено к личностям - Он сообщает каждой человеческой ипостаси в Церкви полноту благодати, превращая каждого члена Церкви в сознательного соработника... Богу, личного свидетеля Истины. Вот почему в день Пятидесятницы Дух Святой явился во множественном пламени: отдельный огненный язык сошёл на каждого присутствующего, и до сего дня огненный язык невидимо лично подаётся в таинстве миропомазания каждому, кто крещением приобщается единству Тела Христа... Дух Святой разделяет (или различает) то, что Христос соединяет. Но совершенное согласие царит в этом различении, и безграничное богатство проявляется в этом единстве. Более того: без различения личностей не могло бы осуществиться единство природы - оно было бы подменено единством внешним, абстрактным, административным, которому слепо подчинялись бы члены своего коллектива; но, с другой стороны, вне единства природы не было бы места для личного многообразия, для расцвета личностей, которые превратились бы в свою противоположность - во взаимно угнетающих друг друга, ограниченных индивидуумов. Нет единства природы без разделения лиц, нет полного расцвета личности вне единства природы» (6. 158-159 ).

Границы духовного возрастания личности: «лик», «лицо», «личина»

Расцвет личности, её духовное возрастание не происходит моментально, магически через приобщение человека в церковных таинствах Духу Святому. «Как закваска, - пишет А. И. Осипов, - положенная в тесто, может оказать свое действие постепенно и при вполне определённых условиях, так и „закваска“ благодати таинства, иначе говоря, Дух Святой, может „переквасить“ в „новое тесто “ (1 Кор. 5:7 ) и изменить, сделав своим причастником некогда плотского, хотя и крещёного, человека в духовного (1 Кор. 3:1-3 )... при исполнении им вполне конкретных духовно-нравственных требований, указанных в Евангелии. От христианина, таким образом, получившего талант благодати оправдания даром (Рим. 3:24 ), зависит как умножение этого таланта, что и есть сопричастие Духу Божию, так и погубление его в земле своего сердца (Мф. 25:18 ). Отсюда становится понятным, что означает необходимость приобщения Духу Святому для христианина, уже получившего Его дары в таинствах. Здесь не тавтология, но главнейший принцип православного понимания духовной жизни, христианского совершенствования, святости. Этот принцип просто и кратко был выражен одним из величайших святых - преподобным Серафимом Саровским, когда он в одной из бесед сказал: „Цель жизни христианской состоит в стяжании Духа Божиего, и это цель жизни всякого христианина, живущего духовно“. Так оказывается, что верующему, получившему в таинствах все дары Духа Святого, требуется еще стяжание этого Духа, и, более того, в этом именно стяжании должна заключаться вся цель его жизни» (7. 11-12 ).

Духовное возрастание личности имеет свои нижние и верхние границы, точнее сказать, противоположные состояния бытия. Священник Павел Флоренский характеризует эти состояния словами «личина » и «лик ». «Лик есть проявление онтологии. В Библии образ Божий различается от Божиего подобия; и Церковное Предание давно разъяснило, что под первым должно разуметь нечто актуальное - онтологический дар Божий, духовную основу каждого человека как такового, тогда как под вторым - потенцию, способность духовного совершенства, силу оформить всю эмпирическую личность, во всём её составе, образом Божиим, то есть возможность образ Божий, сокровенное состояние наше, воплотить в жизни, в личности и таким образом явить его в лице. Тогда лицо получает чёткость своего духовного строения... Лик есть осуществлённое в лице подобие Божие. Когда перед нами - подобие Божие, мы вправе сказать: вот образ Божий, а образ Божий - значит, и Изображаемый этим образом, Первообраз его. Лик сам по себе, как созерцаемый, есть свидетельство этому Первообразу; и преобразившие свое лицо в лик возвещают тайны мира невидимого без слов, самим своим видом...

Полную противоположность лику составляет слово «личина». Первоначальное значение этого слова есть маска - то, чем отличается нечто подобное лицу, похожее на лицо, выдающее себя за лицо и принимаемое за таковое, но пустое внутри как в смысле физической вещественности, так и в смысле метафизической субстанциональности. Лицо есть явление некоторой реальности и оценивается нами именно как посредничающее между познающим и познаваемым, как раскрытие нашему взору и нашему умозрению сущности познаваемого. Вне этой своей функции, то есть, вне откровения нам внешней реальности, лицо не имело бы смысла. Но смысл его делается отрицательным, когда оно, вместо того чтобы открывать нам образ Божий, не только ничего не даёт в этом направлении, но и обманывает нас, лживо указывая на несуществующее. Тогда оно есть личина» (8. 92-93 ).

Мы можем предположить, что в психологическом плане различие между «лицом», «ликом» и «личиной» проявляется в дифференциации внешней и внутренней жизни человека. По мере приближения к «лику» дифференциация должна уменьшаться, в других случаях - увеличиваться. Отсутствие дифференциации между внешней и внутренней жизнью мы встречаем у детей. В Евангелии Спаситель сказал: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в царство небесное » (Мф. 18:3 ).

Нравственность, благочестие и благоговение - три личностные основы бытия

Процесс духовного пробуждения и духовного становлении личности мы можем видимым образом наблюдать в сфере социальной жизни человека. По нашему мнению, возможно выделить три уровня, точнее, три личностные основы или горизонта бытия человека, связанные между собой вертикальной связью: это нравственность, благочестие и благоговение. Таким образом, мы можем говорить о человеке нравственном, человеке благочестивом и человеке благоговейном.

Нравственность принято понимать как совокупность общих принципов и норм поведения людей по отношению друг к другу в обществе. Нравственность регулирует чувства, желания и поведение человека в соответствии с моральными принципами определённого мировоззрения. Мы не ставим своей задачей изучать природу нравственности или морали, соглашаясь с Т. И. Петраковой, специально изучавшей эту проблему, что в основе нравственности лежит безусловное и внеисторическое религиозное начало (11. 37 ). Для нас важно то, что человек, возлагая на себя обязанность жить по нравственным законам, принятым в обществе на основе согласия общественного и личного миропонимания, совершает этот свободный акт не как религиозный, а как социальный. Другими словами, нравственным может быть и нерелигиозный человек. Нравственные законы регламентируют поведение человека только в рамках земной жизни, ставят человека перед лицом общества, в котором он живёт.

Благочестие есть предстояние человека перед Высшим, переживание своей призванности, особого задания и связанного с этим чувства ответственности за свою жизнь. По словам философа И. А. Ильина, предстояние Высшему есть первый дар религиозности. Он писал: «Человек не может творить культуру, не чувствуя себя предстоящим именно тому, что он должен осуществить в своем культурном творчестве. „Творящий“ без верховного Начала, без идеала, перед которым он преклоняется, не творит, а произвольничает, „балуется“, тешит себя или просто безобразничает... поклонение Богу не унижает человека, а впервые довершает его бытие и возвышает его. Человек же, который „ничему не поклоняется“, обманывает сам себя, ибо на самом деле он поклоняется себе самому и служит своей бездуховной и противодуховной похоти... Предстоящий измеряет себя именно тем, чему он предстоит» (12. 400, 401 ). Предстоящий всегда призван к высшему, к горнему, а призванный всегда ответственен. Вера открывает человеку знание о своем высшем предназначении. Благочестие определяет исполнение внешних форм благоговения, не имеющих соответствующего внутреннего состояния.

Благоговейный человек не только верует и знает, но переживает свое предстояние Высшему в опыте личной жизни. Он воспринимает мир как творение Божие, а значит, относится к нему с особой любовью и кротостью. В каждом, даже самом падшем человеке, ему открыт Образ Божий, по которому человек сотворён, это наполняет его любовью и состраданием. Себя он видит как существо греховное и несовершенное, которому дана возможность достичь высот святости через обожение своей природы, и это не только возможность, но и задание, которое делает человека ответственным перед Богом за свою жизнь. Предстояние перед святостью и поклонение ей - то, что заставляет человека связывать и смирять себя в поступках, желаниях, мыслях и словах. Человек живёт не только состояниями, но в основном действиями и соответственно отвечает за эти действия. «Благоговение, - говорит в своих поучениях старец Паисий Святогорец, - это страх Божий, внутренняя скромность, духовная чуткость. Человек благоговейный может стесняться, но это стеснительность источает мёд в его сердце, она привносит в его жизнь не мучение, но радость. Движения человека благоговейного тонки и аккуратны. Он отчётливо ощущает присутствие Бога, ангелов и святых, он чувствует близ себя присутствие презирающего его Ангела-Хранителя. В своем уме он постоянно имеет (мысль о том), что его тело есть храм Святаго Духа. И живёт он просто, чисто и освящено. Человек благоговейный везде ведёт себя со вниманием и скромностью, он живо ощущает всякую святыню... Для меня благоговение есть величайшая добродетель, потому что человек благоговейный привлекает к себе Благодать Божию, он становится приёмником, и она естественно пребывает с ним... Скажу тебе, что если человек не имеет благоговения, то он не имеет ничего» (13. 134-137 ).

Творчество человека как показатель его духовного состояния

«Человек, как духовное существо, всегда ищет лучшего, - писал И. А. Ильин, - ибо некий таинственный голос зовёт его к совершенству. Он, может быть, и не знает, что это за голос и откуда он... Он, может быть, чувствует бессилие своей мысли и своего слова каждый раз, как пытается сказать, в чём же состоит это совершенство и какие пути ведут к нему. Но голос этот внятен ему и властен над ним; и именно желание отозваться на этот призыв и искание путей к совершенству придают человеку достоинство духа, сообщают его жизни духовный смысл и открывают ему возможности творить настоящую культуру на земле» (12. 398 ). Духовный человек стремится к творчеству и одновременно понимает, что не может творить реальность из ничего, даже если это реальность художественного произведения. В этом смысле он - не творец, мы призваны соработать Творцу, сотворить с Ним.

В основе любого художественного произведения лежит духовная реальность, она определяется тем уровнем духовного состояния, на котором находится автор. Основой художественного произведения может быть мечтательность, фантазия или личный пережитый опыт автора. Мечтательность, или, выражаясь святоотеческой терминологией, «парение ума», есть грех. «Не высокомудрствуйте , - писал апостол Павел, - но последуйте смиренным; не мечтайте о себе » (Рим. 12:16 ).

Природа фантазии, если её рассматривать не как форму, не как средство или приём, а как содержательную основу художественного произведения, - в принятии помыслов, в их развитии, в их укоренённости в душе человека. Природа помыслов духовна. Они есть семена плевел, которые сеет враг рода человеческого на ниве человеческого сердца. Обращаясь к миру падшему, миру духовному, но демоническому, человек обрекает себя на пленение этими силами. Потеря свободы приводит к потере личной, а точнее, личностной, жизни. Помыслы выводят человека в запредельное состояние, выводят, уводят его от себя, из жизни, из бытия. Каждым своим произведением автор отвечает на извечный вопрос: «Быть или не быть?». Выход из себя или уход от себя, переход в мир нереальный, запредельный (демонические силы не способны к творчеству, а значит, мир, ими созданный, всегда нереален) - это есть переход от бытия в небытие. Как манителен и губителен этот путь, эта бездна! Вступивший на эту стезю дал себе ответ «не быть».

Мы не будем останавливаться на произведениях небытия. Примеров достаточно много. Православную культуру эта чаша миновала. Православная культура всегда бытийна. Она может быть событийной, когда автор, не находясь в потоке бытия, как бы со стороны пытается его описать. Автор наблюдает жизнь со стороны, живописует её теми средствами, которыми он обладает, но не может проникнуть в неё, так как это не его жизнь, не его бытие, он находится рядом с бытием, пытается судить о нём. В бытовом смысле это есть подсматривание за чужой жизнью, отражение жизни. Он говорит о со -бытии, не о себе, не о своем освоении жизни. Это ещё не есть своя собственная духовная жизнь, это есть попытка научиться ей, и благо будет автору, если он наблюдает жизнь праведных, святых людей, а не подсматривает за чужими грехами. Такого рода произведения всегда современны тому времени, в котором были созданы, и с годами теряют свою привлекательность.

Возвращение к себе, попытка разобраться в своем внутреннем мире, открыть в себе пробуждающийся духовный мир, осознать пережитый опыт порождают особый жанр произведений, который можно назвать исповедальным. Это может быть книга о жизни, о бытии, покаянная автобиография, или автопортрет, с которого автор всматривается в себя. Не всегда автор открыто себя изображает, но в художественной форме свидетельствует о своей жизни. В названии таких произведений мы часто встречаем слова «жизнь» или «исповедь». С течением времени эти произведения интересуют нас больше как исторический факт, нежели как феномен культуры.

Духовный человек свидетельствует о реалиях Божественной жизни, свидетельствует об инобытии. Это есть свидетельство о соавторстве с Творцом. На этом уровне совершается переход от литературы к духовной литературе, если автор способен выразить невыразимое, если нет, то наступает безмолвие. Художник-живописец в соавторстве с Творцом становится иконописцем. Творческая деятельность приобретает род особого служения. Художественное произведение становится феноменом мировой культуры, так как его содержание находится за рамками времени и истории.

Творчество всегда порождает радость бытия, радость не всегда покаянную, не всегда духовную, но радость от жизни, Богом данной, от жизни, с которой не во всём соглашаются, но и не отказываются от неё.

Всякая личность, всякое духовное существо есть некая исконная тайна, некое чудо, превосходящее все наши понятия. В подтверждение этого тезиса приведём слова архимандрита Платона (Игумнова): «В свете догматического учения Церкви личность как запечатлённый в человеке образ Божий недоступна всеохватывающему и исчерпывающему познанию. Личность не может быть объектом научного изучения в той же полноте и объёме, как предметы внешнего мира. Она всегда остаётся непостижимой в своей конечной глубинной сущности. В недоступно-сокровенной жизни и в своем проявлении личность всегда пребывает оригинальной, своеобразной, неповторимой и потому единственной во всём мире духовной структурой, не сводимой ни к какой другой бытийной реальности» (2. 17 ).

Чего проще, казалось бы, - сесть перед чистым листом бумаги и в хронологическом порядке рассказать все, что знаешь и помнишь о человеке, изложить биографию или жизнеописание? Но прошло еще не так много времени со дня ухода в вечные обители , а воскресить ее образ во всей полноте мне не удается. Странно это. Память хранит почти все моменты нашей жизни - долгой, радостной и счастливой. Вспоминаю, и слезы застилают глаза... Но нет уныния и печали - благодарю Бога, что даровал мне в жизни такую помощницу, и просто скучаю. Да и сейчас она не оставляет меня: нет смерти, а есть только расставание.

Опять пытаюсь вспомнить все с ранней юности, с первого знакомства с радостной и одновременно строгой моей будущей спутницей жизни, а возникает образ игумении. Этот образ проступает на детских фотографиях, в студенческой аудитории вижу улыбающиеся глаза игумении, а вот и первая «община» - семья. Прошло несколько лет, и уже матушка Ирина по-игуменски входит в храм и собирает вокруг себя прихожан как насельниц еще не существующего монастыря. Ни она, ни я, ни одна живая душа в мире еще не знает, что она - игумения. Один Господь, избравший ее на это служение, ведает об этом.

Открылось, о чем повествовать в своих воспоминаниях: о том, как Господь от чрева матери выбирает себе помощников и служителей. Как биография или жизнеописание становятся житием...

Первая встреча. 1969 год

Август - жаркое время для абитуриентов самарских вузов, идут вступительные экзамены. Конкурсы приличные. Большой конкурс и на физмат пединститута. Основные экзамены уже позади, все, кто сдал их успешно, собрались в большой лекционной аудитории на письменный экзамен - сочинение. Эти несколько дней совместных переживаний сдружили многих. Вот и у меня появились два новых друга. Один отслужил три года в армии и приходил на экзамены в военной форме - он был постарше меня, а другой был ровесником. Так мы втроем и ходили на все экзамены, помогали друг другу, подсказывали, волновались, радовались и, что удивительно, не чувствовали себя конкурентами, каковыми были на самом деле: ведь конкурс - четыре человека на одно место. Такая дружеская атмосфера ощущалась и среди других абитуриентов, тоже разбившихся на небольшие товарищеские сообщества.

Встретившись во дворе главного корпуса, стоящего на берегу Волги, мы вошли в аудиторию-амфитеатр и по мальчишеской привычке стали подниматься по ступеням на «галерку», последние ряды. Усевшись поудобнее, достали ручки и огляделись. Аудитория почти заполнилась празднично одетыми и немного возбужденными, о чем свидетельствовал гул, напоминающий шум пчелиного роя, молодыми людьми. Вошли преподаватели, шум затих. На доске написали темы сочинений. Помощники экзаменаторов раздали нам листы бумаги, на которых в углу стояли штампы. Работа закипела. Когда через два часа сочинение в основном было готово, возникло много вопросов по поводу правильности написания некоторых слов и расстановки знаков препинания. У меня, как и у большинства русских людей, возникают некоторые трудности при встрече с родным языком, особенно в письменной форме. В поисках помощи стал оглядываться вокруг. С моими друзьями сразу стало все ясно, когда увидел такие же ищущие глаза. Одновременно мы обнаружили, что впереди нас сидят три подружки, по виду отличницы и зубрилки. Протянул руку и тихонечко дотронулся до плеча одной из них.

От неожиданности плечо вздрогнуло, и ко мне обратились удивленные зеленые глаза, смотревшие на меня поверх чуть сдвинутых на нос очков. Взгляд был внимательный, строгий и вопросительный. Этот взгляд сопровождал меня и радовал на протяжении многих десятков лет моей жизни. Смотрю на фотографии игумении Анастасии и вновь вижу эти глаза и этот взгляд - радостный и любящий, строгий и всепрощающий.

Студенческая пора. 1969 - 1972 годы

Много лет назад в нашей просьбе проверить сочинение нам не было отказано. Экзамены благополучно завершились, вывесили списки поступивших, и мы увидели в них свои фамилии. Первый месяц пребывания в вузе студенты по традиции того времени провели на картошке, помогали селу убирать урожай. После первого сентября, когда мы пришли в студенческие аудитории, оказалось, что мы, трое друзей, были зачислены в одну группу, а наши помощницы и новые знакомые - в другую. Нас это не очень опечалило, мы часто встречались на общих лекциях, которых было много на первом курсе обучения. Постепенно наша дружеская компания удвоилась. Мы почти все время проводили вместе. Беззаботные студенческие времена быстро пролетели, мы взрослели, приближалось завершение учебы, а значит, распределение в разные уголки нашей губернии или, что бывало часто, и в удаленные места нашей необъятной Родины. Да и с семейной жизнью пора было определяться. Как-то незаметно мы поделились на пары. Моей избранницей стала сокурсница Ирина (так звали игумению Анастасию до монашеского пострига) Афанасьева. До поступления на физмат она училась в знаменитой физико-математической школе № 63, немного занималась музыкой и была кандидатом в мастера спорта по спортивной гимнастике. По правде сказать, до сих пор не могу понять, кто кого избрал: то ли я, то ли меня. Главное, что мне ни разу не пришлось об этом пожалеть. Через много лет пришло понимание, что это Господь одарил меня такой помощницей.

В студенческие годы Ирина выделялась веселым нравом и строгой решительностью, спортивной выправкой и благородной статью. Когда на физкультуре преподаватель просил ее показать нам, как исполнять гимнастические упражнения, мы все любовались ее «ласточками», «мостиками», кувырками, повторить которые потом так и не могли. Однажды на институтских соревнованиях по бегу, которые проходили в осеннем Струковском парке, Ирина, опередив всех, бежала по аллее и пропустила поворот; оторвавшись достаточно далеко, оглянулась и увидела, что все участники соревнований бегут другой, более короткой дорогой. Она не стала сходить с дистанции, а догнала соперников и первой пришла к финишу. В эти годы уже проявлялся ее твердый характер. Если при ней кто-то проявлял вольности в словах или поведении, она могла так посмотреть, что одним взглядом отрезвляла человека, а если и после этого продолжалось неподобающее поведение - вставала и молча уходила. Через много лет, будучи игуменией, таким же взглядом она приводила в чувство и паломников, неблагочестиво ведущих себя на территории монастыря, и сестер, впавших в искушения или раздражение.

В последние годы обучения мы почти не расставались. После лекций вместе готовились к семинарам, практическим занятиям, экзаменам и расходились поздно. Когда переставал ходить трамвай, мне случалось идти домой пешком по ночному городу от бывшей Александровской площади до улицы Челюскинцев. Старый дом и небольшой двор на улице Фрунзе становились для меня родным местом, заповедным уголком старой Самары.

Родители моей избранницы, понимая, что дело принимает серьезный оборот и может завершиться свадьбой, стали внимательно ко мне присматриваться, приглашать в дом, угощать обедом. Мне стал открываться мир большой и в некотором роде патриархальной семьи.

Глава семьи Петр Иванович Афанасьев, мой будущий тесть, а впоследствии - первый постриженик подгорского мужского монастыря монах Гавриил, родился в 1909 году в чувашской деревне недалеко от Чебоксар. Он был старшим сыном в многодетной крестьянской семье. Окончил среднюю школу, в которую ему приходилось много километров добираться пешком. После школы работал учителем. Пытался поступить в Саратовский медицинский институт, но что-то не получилось. С одним из товарищей поехал в Питер, где его приняли в знаменитый институт физкультуры имени Лесгафта, который он окончил перед войной. По распределению был направлен в Саратовский мединститут преподавателем физкультуры. Руководство института предложило ему учиться медицине, чтобы стать врачом лечебной физкультуры. Доучиться на доктора он не успел.

Началась война, и его призвали на фронт военфельдшером. Боевое крещение получил на Мамаевом кургане. Много он рассказывал своим детям о войне. Власти не эвакуировали жителей Сталинграда, и по городу даже ходил окровавленный слон из зоопарка. На глазах Петра Ивановича погибали дети, боевые друзья. Приходилось в полевых условиях ампутировать ноги и руки. То, что кровь рекой текла по кургану, оказалось не художественным вымыслом, а реальностью. Петра Ивановича пуля не брала, он прошел всю войну и был только контужен. Господь его хранил. Он рассказывал одну историю о том, что когда их переправили в Сталинград и бойцы шли строем, на обочине стояла пожилая женщина и всех крестила. Когда Петр Иванович поравнялся с ней, она его подозвала и сказала: «Сейчас, сынок, я прочитаю тебе молитву, а ты в бою ее повторяй. Все мужчины нашего рода начиная с турецкой войны ее читали и приходили домой живыми». Он удивился, подумал, что вряд ли запомнит, что сказала старушка, и побежал догонять своих. Но как только засвистели пули и на головы бойцов посыпались снаряды, слова молитвы сами проявились в памяти. С этой молитвой он и прошел всю войну - с молитвой святому Иоанну Воину. После войны Петра Ивановича вместе с госпиталем, где он служил, перевели в Самару.

Матушка переложила эту историю в виде рассказа, и он был опубликован в газете «Благовест». Война вошла в жизнь маленькой девочки по рассказам отца, а когда девочка выросла, в ее стихах и песнях война ожила. И это было так правдиво, что можно было подумать, что стихи и песни написал фронтовик. Мы родились через 5--6 лет после войны и еще своими глазами видели людей, искалеченных войной, на костылях, на деревянных протезах, на маленьких тележках для безногих. В один из дней по приказу вождя их всех увезли в неизвестном направлении.

С тех пор боль за Россию жила в сердце матушки. Матушка-игумения молилась за Россию непрестанно, и в последние годы жизни она часто проливала слезы об ее судьбе, о судьбе русского народа, судьбе наших детей и внуков.

Когда я познакомился с Петром Ивановичем, ему было шестьдесят с небольшим лет. Выглядел он намного моложе, был хорошо сложен, мускулист - настоящий спортсмен. В те годы он преподавал физкультуру в педагогическом институте и тренировал гимнастов в спортивной школе № 5, хорошо известной в городе. В своей профессии он добился успеха, вырастил первого чемпиона России по спортивной гимнастике, многих мастеров спорта, был судьей международной категории. Характер у него был особенный: если он говорил «да» - это было «да», если - «нет», то это было «нет». Любил порядок и здоровый образ жизни, с трудом переносил тех, кто выпивал и курил. Но при этом был человеком общительным и открытым. Каждое утро он начинал с зарядки и пробежки. Когда ему перевалило за девяносто и он уже не мог бегать, то часто с улыбкой говорил, что ноги ему мешают ходить. У него были золотые руки: мог все починить и смастерить необходимое. Отличался трудолюбием и с радостью в свободное время работал на земле в своем дачном хозяйстве. В этом проявлялись его крестьянские корни.

Когда был помоложе, любил природу, рыбалку, собирал грибы и всюду брал свою любимицу-дочку. Было видно, что моя невеста - папина дочка и от него все переняла. Прожив с матушкой много лет, убедился, что она, как и ее отец, все испытания, тяжелейшие болезни переносила, не показывая вида, и никогда не жаловалась на свою жизнь.

Мама матушки Валентина Георгиевна Афанасьева (в девичестве Кожура), а впоследствии - монахиня Елисавета была почти на двадцать лет моложе своего мужа. Во время нашего знакомства ей было немногим за сорок. Мою маму тоже звали Валентиной, поэтому имя будущей тещи мне сразу пришлось по душе. Заметил, что люди с одинаковыми именами схожи между собой, наверное, они все похожи на своего святого, в честь которого им нарекли имена.

Валентина Георгиевна выросла в том доме № 80 по улице Фрунзе, в этом доме родилась ее мама Евгения Александровна (бабушка матушки-игумении), там же родился ее дедушка Александр Степанович Жирнов, а строили этот дом ее прадед вместе со своим братом, когда переехали в Самару из Бугуруслана и перевезли свои семьи.

Род Жирновых был из сословия ремесленников, они занимались ювелирным делом. Матушка помнила своего прадеда Александра Степановича. Это был благообразный верующий церковный человек. Когда власть захватили большевики и разграбили страну, они ограбили и Александра Степановича: не найдя никаких богатств, отобрали весь инструмент. Дом уплотнили, семье оставили две небольшие комнаты и подвал, где у них была мастерская. Даже в годы гонений на веру Александр Степанович всегда посещал храм, помогал там по хозяйству, чинил утварь и золотил Святое Евангелие, а когда было необходимо, то замещал старосту Покровского собора. Был арестован и некоторое время находился в заточении в тюрьме, что на Верхней Полевой (сейчас в ней общежитие медицинского университета). Когда он получал пенсию, то обычно большую ее часть раздавал нищим, об этом знала его супруга Варвара и старалась заранее изъять у него деньги, оставив немного на свечи. Александр Степанович втайне от супруги делал молочную тюречку и подкармливал под диваном голодающих тараканов.

От своего прадеда матушка унаследовала милосердие и любовь к нуждающимся. Когда она приезжала из монастыря в город, чудесным образом об этом узнавали ее постоянные посетители, звонили в дверь и называли, что им нужно. Матушка не спрашивала, какой веры просящий, а всех одаривала по возможности. Когда посылала вынести мусор, всегда собирала пропитание для нищих в отдельный пакет, который вывешивался в особом месте поодаль от мусорных баков. Она говорила: «Это - мусор, а это - людям», - и подавала два пакета. Не могла она пройти мимо стариков, которые стояли на улицах или недалеко от рынка, продавая свои рукоделия либо что-то выращенное своими руками. Она так их жалела, что покупала у них даже то, что вовсе и не требовалось, и при этом давала денег больше, чем они просили.

Когда матушка стала настоятельницей монастыря, то организовала паломническую трапезную и благословила кормить всех, кто пришел на богослужение в воскресные дни. Именно в этот день в монастырь съезжаются наши прихожане из города, окружающих сел. Приезжают семьями, вместе с детьми.

Отец Валентины Георгиевны, Георгий Семенович Кожура (дедушка матушки-игумении) родился в Шяуляе, а жил в Петербурге. До переворота служил в царской армии, а потом перешел в Красную. Судя по фотографиям друзей и родных, он был не простого рода. Кто был его отец - неизвестно. Да Георгий Семенович про себя почти ничего родным и не рассказывал. Известно, что его брат Василий Кожура был в двадцатых годах прошлого века довольно популярным актером немого кино. Хорошо был знаком с Николаем Черкасовым, который играл роли Александра Невского и царя Ивана Грозного. Георгия Семеновича перевели служить в Самару в штаб военного округа. Здесь он встретил Евгению Александровну Жирнову и женился на ней. У них родились две дочери, Ирина и Валентина. Георгий Семенович дослужился до полковника и вышел в отставку.

Девочки росли. Валентина поступила в медицинский институт. В институте организовали секцию спортивной гимнастики, которую возглавил тренер Петр Иванович Афанасьев. Валентина поступила в эту секцию, и там познакомились родители матушки, а потом и поженились. В 1949 году родился сын Владимир, а 19 января 1952 года на праздник Крещения Господня родилась дочь Ирина, будущая игумения Анастасия. В день Крещения Господня происходит чудесное освящение вод, и матушка родилась в святых Крещенских водах...

Георгий Семенович получил земельный участок на Седьмой просеке, построил деревянный дом и вместе с супругой уехал туда жить, оставив квартиру молодым. В этой квартире и выросла матушка-игумения. А дача на Седьмой просеке стала одним из мест сбора большой семьи.

Валентина Георгиевна была женщиной миловидной, со вкусом одевалась, играла на старом пианино с подсвечниками, пела, хорошо шила и прекрасно готовила. И подавала на стол она именно то, что любил ее муж. Она готовила не для себя, и это было одним из видов приношения любви. Выйдя замуж, она так и не окончила институт и работала в аптеке. Всегда была домоседкой, которую очень трудно куда-либо выманить из своего домашнего гнездышка. Каждый день она готовила обед как минимум из трех блюд, и когда часам к пяти семья собиралась дома, все садились за стол во главе с отцом. К тому времени суета уже входила в жизнь людей, и традиция семейных встреч и обедов редко соблюдалась даже в свободные дни. В этот семейный круг в студенческие годы приняли и меня.

От мамы матушка-игумения и получила многие дары, так необходимые каждой женщине, чтобы стать хорошей женой, матерью, монахиней и игуменией, и которые передавала сестрам монастыря. Она обладала замечательным природным голосом, который радовал и удивлял не только наших прихожан, но и специалистов в оперном искусстве. Она пела с детства, и когда выбегала во двор дома, раздавался ее звонкий голосок. Соседи так и звали ее маленькой певуньей. На одной из встреч, услышав, как поет матушка, Жанна Бичевская сказала: «Матушка, если бы у меня был такой голос, я бы стала более известна, чем сейчас». Матушка умела шить и показывала сестрам, как надо изготовить праздничное священническое облачение, сама вышивала узоры. У нее был безупречный вкус, свидетельством которому является Свято-Ильинская обитель - райское место на самарской земле. Она учила сестер готовить для других, красиво накрывать стол. Когда приезжал Владыка с гостями, на стол подавали то, что любит Владыка, предпочтения которого заранее узнавались. Забыть о себе и заботиться о другом - это тоже монашеское делание, которому матушка училась в семье.

Семья матушки Анастасии была по-своему уникальна. Двадцатый век перемешал в ней все сословия - крестьян и дворян, военных и ремесленников. Неуловимая связь с иной Россией, с ее духом, традицией, с Россией, о которой мы мало знали и было даже запрещено знать, чувствовалась в укладе семьи, в отношениях к предкам, о которых почти не говорили, не желая навредить нам, живущим в богоборческом атеистическом государстве. Это была семья, в которой многие родились еще в девятнадцатом веке или начале двадцатого и пронесли через всю свою жизнь память о великой империи.

Студенческие годы подходили к завершению, и моей избраннице было сделано предложение, как говорят в этих случаях, руки и сердца. С моими родителями она уже познакомилась, и они меня благословили. Мне казалось, что все уже решено, но Ирина задумалась. В те годы не было такого развращающего нападения на детские души, и каждый из нас еще в школьные годы испытал прикосновение первой непорочной, чистой и часто безответной любви. Был такой опыт и в жизни матушки. Наши отношения тоже были чистыми, но она не почувствовала в своем сердце той искорки и волнения ранее пережитого опыта и поэтому засомневалась. Выручила Валентина Георгиевна. Когда дочка поделилась с ней своими сомнениями, она ей пророчески сказала: «Доченька, главное то, что он тебя любит, и он хороший человек, а любовь обязательно придет, выходи за него замуж и не сомневайся. До любви надо дожить». Так и случилось.

Семейная жизнь. Часть первая. 1972 - 1992 годы

Свадьбу справили 7 октября 1972 года, накануне дня празднования памяти преподобного Сергия Радонежского. Весной 1973 года в период выпускных государственных экзаменов родилась дочь Марина. Мы получили дипломы об окончании вуза, свидетельство о рождении дочери и направление на место будущего служения. Матушку распределили в школу № 144 Самары (тогда Куйбышева) учителем физики. В школу она пришла только на следующий год. А меня, не дав проработать и двух месяцев, призвали в армию и отправили на Дальний Восток. Для молодой мамы это было достаточно серьезное испытание: остаться с маленьким дитятей почти без содержания. Слава Богу, выручали родители. От тех времен остались письма, которые мы посылали друг другу каждый день, письма любви и утешения.

Прошел год, меня вернули домой, дочку отдали в ясли, а потом - и в детский сад. Матушка честно отрабатывала свое распределение до 1976 года. В этот год родился сын Павел, будущий протодиакон. Дети подрастали, меня постепенно вовлекали в научное сообщество, и становилось понятно, что двоих детей и начинающего ученого на две учительские зарплаты содержать затруднительно. Матушка видела и знала, что для меня учительство являлось призванием и делом жизни, а наука - серьезным увлечением. В эти годы она совершила подвиг жертвенной любви, оставив учительство, стала искать работу, способную прокормить семью. И нашла. Несколько лет трудилась в «НИИКерамзит» инженером. Работа оказалась хорошо оплачиваемой, но вредной: пыль, горячие печи, постоянные командировки. Благодаря ее трудам стали возможными завершение и защита моей кандидатской диссертации.

Матушка ежедневно, а может быть, и ежечасно совершала и личный подвиг, смиряя свою женскую природу. Я уже упоминал ее твердый характер, волю, ревность, с коими она бралась за дело, которое считала необходимым. Все эти дары преображались, потому что матушка умела любить. Ее твердый характер превращался любовью в верность, воля - в жертвенность, ревность - в преданное исполнение своего послушания, послушания жены и матери.

В 1988 году праздновали Тысячелетие крещения Руси. Эти торжества пробудили интерес к истории России и Церкви. Проснулось генетически сохраненное ощущение причастности к православной вере. Но этот интерес был не только теоретическим, скорее, мы пытались найти свое место в этом вдруг открытом для нас православном мире. Мы заходили в храмы - их в то время в городе было всего два, фотографировали. Манил свет лампад и свечей, но Господь не торопился призывать нас к Своему служению. Меня крестили в детстве, детей наших тоже окрестили еще маленькими, а вот тому, что крестили матушку, свидетелей не обнаружилось. Это нас опечалило, а матушку расстроило. Через некоторое время она пришла радостная и сообщила, что приняла святое крещение в Покровском кафедральном соборе. Крестил ее протоиерей Олег Булыгин. Мы еще не подозревали, что с этого дня начиналось восхождение матушки к главному делу ее жизни - настоятельству и игуменству, начинался ее крестный путь.

Примерно через год матушку положили в больницу на обследование и срочно прооперировали. Когда пришел навестить и увидел ее на больничной койке, у меня от жалости к ней навернулись слезы. Впервые понял, что мог ее потерять. У нее удалили почку. Увидев мое растерянное и испуганное лицо, она улыбнулась и протянула ко мне руку, и только тогда я вспомнил, что держу в руке удивительно большой и красный гранат, который принес для нее. Ирина взяла плод в руку и еле удержала. Выздоравливала она долго и тяжело, но когда мы говорили про это испытание, она всегда вспоминала только этот гранат, какой он был большой и сладкий. И сколько ни пытался приносить ей эти фрукты, лучше того так и не нашел.

Меня пригласили преподавать в университет, семейные финансовые дела немного наладились, матушка могла не работать и спокойно набираться сил. В стране началась так называемая «перестройка», и впервые священники стали выходить за пределы церковной ограды для встречи с нецерковными людьми. Возникла идея пригласить священника и на нашу кафедру педагогики и психологии. Претворить в жизнь эту идею поручили мне как живущему рядом с Покровским кафедральным собором. В приглашении нам не отказали. Так впервые произошла встреча и знакомство со священником. В свою очередь, он пригласил всех сотрудников кафедры в собор на беседы, которые совершались каждый воскресный вечер. Мы с матушкой стали часто ходить на эти беседы и богослужения, подружились со священником протоиереем Иоанном Гончаровым, и он стал нашим духовником. Он принял наши первые исповеди, помог подготовиться к причастию и причастил нас, а потом и повенчал в левом приделе храма, у иконы преподобного Сергия Радонежского. Матушка была просто неузнаваема, расцвела, радостью светилось ее лицо, когда мы приходили в храм, когда она видела и слышала своего духовника. Мы всегда ждали этого замечательного батюшку после службы и провожали его до дома, благо он жил не очень далеко от нас. Отец Иоанн приглашал нас к себе домой на чай. Вспоминая эти годы перед рукоположением, вижу, что они были для матушки одними из самых счастливых лет ее жизни.

Подходил к завершению 1991 год. Мы с матушкой были на воскресном всенощном бдении, когда ко мне подошел иподиакон владыки Евсевия и пригласил в алтарь. Архиерей предложил мне принять сан священника, я испросил благословения. В алтаре с радостным лицом стоял отец Иоанн, и стало понятно, что он в этом деле тоже поучаствовал.

Матушка приняла эту новость как давно ожидаемую, как сбывшуюся мечту и направилась в магазин покупать ткань на рясу и подрясник. Теща, поворчав что-то вроде: «На что вы жить-то собираетесь?» - достала швейную машинку и за три дня две будущие монахини, мама с дочкой, впервые соорудили по выкройке из церковной книги рясу и подрясник.

На праздник Обрезания Господня, в день памяти святителя Василия Великого и на «старый» Новый год меня возвели в диаконский сан, а второго февраля, на день памяти преподобного Евфимия Великого - в сан священника. Так с 1992 года Ирина стала служить Богу и Церкви до конца жизни в качестве матушки.

Семейная жизнь. Часть вторая. 1992 - 1996 годы

После рукоположения меня оставили служить в Покровском кафедральном соборе. Валентина Георгиевна в некотором роде оказалась права: указ о назначении на должность мне не дали, в штат собора не включили, а значит, никакого вознаграждения за труды не полагалось. Первый год служения мы с матушкой и двумя подрастающими детьми питались, как «птицы небесные», - подаяниями с канона и поддержкой духовника. Однако радость и благодать покрывали все наши земные трудности. Время остановилось, мы жили только церковной жизнью и встречались с матушкой на богослужениях. Жили словно в раю. Просыпался и уходил на службу рано, приходил поздно. Матушка взяла все попечение о земной жизни семьи на свои плечи. Год пролетел как миг.

Весной 1993 года в город прибыл новый архиерей - епископ Сергий. По возрасту мы были близки, но по духовному званию различались как отец и сын. Вскоре получил указ о назначении настоятелем в церковь преподобных схимонаха Кирилла и схимонахини Марии Радонежских - родителей прп. Сергия Радонежского. Церкви еще не существовало, а было здание бывшей учительской семинарии с домовым храмом. В то время в здании располагался дворец пионеров, а в помещении храма - планетарий. Этот планетарий нам и передали. Мы с матушкой принялись за дело. Она организовала первых прихожан, ее знакомых и духовных подруг из кафедрального собора и приступила к благоукрашению храма. Мыли, чистили, развешивали иконы. Так ей шел образ матушки, так он был ей соприроден! Уже иная жизнь проступала в ее лице, глазах, интонациях голоса, в благородной осанке. Каждый входящий сразу узнавал среди многих женщин ту, вокруг которой радостно вращалась эта многоголосая трудовая суета. Храм стал для матушки родным домом, приход - семьей, а Церковь - образом жизни во Христе.

Начались богослужения, сложился небольшой, но слаженный церковный хор. Матушка часто вставала на клирос, но ее звонкий, высокий голос перекрывал звучание всего хора. Наш первый регент стала разучивать с матушкой сольные партии. И когда в храме зазвучали «Пюхтинское Трисвятое» и «Хвалите имя Господне» в матушкином исполнении, из глаз прихожан потекли слезы: что-то неземное, ангельское звучало в ее голосе.

Приход возрастал. Все жаждали духовной поддержки и утешения. Государство рушилось, народ жил бедно. Надежда была только на Бога, и люди потянулись в Церковь. Так сложилось, что за советом шли к батюшке, а за утешением - к матушке. Она умела сорадоваться, разделить печаль, помочь советом, строгим поучением, а часто - и материально. Горевала о том, что во многих семьях случались нестроения, разводы, властвовал дух уныния и стяжательства. Матушка часто видела причину этого в неправильном поведении женщин, в дерзком непочитании своих мужей, в грубом отношении к детям. «Как огрубели женщины, как они ведут себя с мужьями и детьми даже на улице! Забыли, что они райские создания», - говорила матушка на трапезе после богослужения.

Прежние хозяева здания, не выдержав Благодати Божественной Литургии, стали его освобождать, благо ближе к лету им выделили другое помещение. Весной 1994 года Владыка издал указ об открытии Духовного училища и меня назначил ректором. Оставалось два месяца до приемных экзаменов и три месяца - до начала учебного года. Корпус много лет не ремонтировался и находился в плачевном состоянии. Нужны были кадры и средства. Матушкин приходской «женсовет» показал себя во всей красе. В считанные дни в Духовном училище был укомплектован штат поваров, уборщиц, посудомоек, бухгалтеров, кастелянш, секретарей. Многие до сих пор трудятся в семинарии, созданной на базе училища. Работа закипела, все чистили, мыли, красили. В разных уголках училища и на разных этажах раздавался бодрый и радостный матушкин голос. Все прихожане, даже кто не был в штате училища, каждую свободную минуту прибегали нам помогать. Несли столы, кровати, белье, разные пожертвования. Мужчины как могли ремонтировали помещения, которые были необходимы в первую очередь. Приехали первые абитуриенты. Матушка сама заправляла каждую коечку, вешала шторы, стелила коврики, украшала студенческие кельи, все делала с любовью и благоговением. Родной дом был словно забыт - ее душа жила новым послушанием. У нее не было официальной должности, ее должность - быть матушкой, женой священника, его помощницей. Что поручалось батюшке, поручалось и ей.

Трапезу накрывали в коридоре рядом с храмом. Готовили тут же на электрической плитке. Садились все за один стол, было радостно и благодатно, как в первохристианской общине. Господь послал нам замечательного помощника Владимира Ильича Свиньина. Вместе со своей благочестивой супругой Надеждой Владимировной они помогали нам и хранили, как родных детей. Несмотря на свои преклонные годы, Свиньины были бодры и энергичны, обладали веселыми и решительными характерами. Будучи с детства церковными людьми, много поведали нам о подвижниках благочестия, которых лично знали. С матушкой они сразу нашли общий язык по родству характеров, да и задача у них была одна: помогать мне и хранить от всяких нападок недоброжелателей, которых к тому времени было достаточно много, что они и исполняли самоотверженно и с любовью.

Господь нас в эти дни не оставлял, часто приезжал владыка Сергий, посетили училище Блаженнейший митрополит Киевский и всея Украины Владимир (Сабодан), митрополит Иоанн (Снычев), схиархимандрит Серафим (Томин). К первому сентября были готовы кельи для студентов, учебные аудитории, библиотека, кухня, трапезная и другие помещения. Много помогал Борис Михайлович Волков, известный самарский предприниматель. Он был нашим соседом по даче на Седьмой просеке и знал матушку с детства. На его средства пошили семинарскую форму, и студенты были готовы к занятиям.

Матушка следила, чтобы все было на высшем уровне. Если приезжал Владыка, она всегда с любовью накрывала стол - для этого купили хорошую посуду, красивые скатерти, салфетки и другие принадлежности, - учила поваров, как надо готовить и как надо накрывать стол, в чем она была сама большая мастерица. Может быть, не следовало на этом останавливаться, но то было время, когда Церковь только что вышла из своего затвора, и были утеряны многие традиции православных встреч и православной трапезы, которая всегда считалась продолжением богослужения. Красота церковной жизни в Духовном училище стараниями матушки выходила за пределы храма и проявлялась во внешнем виде студентов, в убранстве жилых помещений, в том, как накрывалась трапеза, как встречали гостей. Со временем батюшки, которые посещали училище, разнесли эту традицию красоты, любви и гостеприимства по всей самарской земле. Наш Владыка, отзывчивый на любовь и доброту, всегда ценил матушку и отдавал должное ее служению, но старался явно этого не показывать. Она, в свою очередь, до конца жизни благоговела перед ним, всегда за него переживала, видя тяжелую крестную ношу архиерейского служения.

Студентов матушка любила, как своих детей, очень внимательно к ним относилась. Если видела, что у кого-то рваные ботинки или одна старенькая рубашка, могла купить либо принести из дома. Многие дети были из небогатых семей, в то время почти все жили небогато. Наши дети уже подросли, дочь вышла замуж, сын служил в армии. Терпела она и скорби, но принимала их как награду за добрые дела.

Пролетели два первых года обучения в трудах и молитвах, искушениях и скорбях, в радости и благодати. В эти годы наш дом стал напоминать странноприимную гостиницу. К нам приезжали и жили наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Тихон (Секретарев), профессор Московской Духовной академии архимандрит Платон (Игумнов), санаксарский старец схиигумен Иероним, лаврский иконописец игумен Мануил (Литвинко), писатель Владимир Крупин. Приходила в наш дом и самарская блаженная Мария Ивановна Матукасова. Дружили мы с известным священником протоиереем Иоанном Державиным. Приезжал Владыка, иногда привозил своих друзей и гостей. Мы трапезничали, беседовали, пели песни. Было впечатление, что у нас ему очень по душе. Матушка создавала особую атмосферу любви, заботы и простоты вокруг гостей. Эти встречи многому нас научили, а дружба с богомудрыми людьми продолжается многие годы.

В 1996 году Духовное училище преобразовали в семинарию, ректором стал владыка Сергий. Наше послушание завершилось. Сил осталось не очень много, здоровье пошатнулось, и Владыка проявил к нам милость, направив служить в Покровский кафедральный собор. Целый год мы были с матушкой, как в раю. Церковная жизнь, отдых от непрестанных хозяйственных и других забот на нас повлияли благоприятно. Многие прихожане из Духовного училища пришли за нами в собор. Родились внуки, и мы стали дедушкой и бабушкой. Купили небольшой домик в селе Рождествено, что на другом берегу Волги, напротив Самары. Домик нашла матушка. Летом мы там часто бывали, приезжали к нам и дети с внуками. В этом доме промыслом Божиим и решалась судьба подгорского монастыря и его первой игумении.

Семейная жизнь. Часть третья. 1997 - 2003 годы

Весной 1997 года мы получили новое послушание - Владыка благословил открыть первый приход в Советском районе Самары. По привычке пишу «мы получили»: матушка была моей помощницей и моей послушницей, жила жизнью мужа и принимала все, что мне предназначалось, как Божию волю, и ей дарованную. Послушание Владыки мы не обсуждали, а думали, как его исполнить.

Глава района предложил для открытия прихода заброшенный, полуразрушенный хлебный магазин. Местные жители превратили здание в свалку. Владыка благословил преобразить место, которое давало людям хлеб земной, в храм, который принесет им хлеб небесный, и посвятил его преподобному Сергию Радонежскому, игумену земли русской. Родители преподобного передали нас под покров своего сына - великого русского святого, покровителя монашества.

Прихожане, узнав, что нам дали новый приход, дружно взялись за дело. Пока оформлял документы, закупал утварь, матушка организовала «народную стихию», снабдив ее лопатами, ведрами, тряпками. Соседи, воспитанные в атеистическом государстве, ворчали и с беспокойством смотрели на все происходящее, их пугало само слово «Церковь». Дело продвигалось быстро, приближалась Святая Пасха. Матушка, радостная и вдохновенная, собирала вокруг себя прихожанок, свою женскую общину, многие из которой через пять лет примут монашеский постриг, будут строить монастырь, а матушку Бог судил быть у них игуменией. Но про это в то время ведал один Господь. Помогая возрождать храм и приходскую жизнь, матушка обрела опыт, который помог ей возродить обитель и монашескую общину.

Прошло несколько дней, наступила Пасха, и в чистом, без окон и дверей помещении радостно запели: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!» Отслужив пасхальную утреню, увидели, что соседи принесли освящать куличи и пасхальные яички.

Господь послал нам хорошего помощника, Александра Ивановича Шаталова, будущего монаха Герасима, второго постриженика мужского монастыря. В течение месяца пристроили к бывшему магазину новый алтарь, вставили окна, двери, оштукатурили и побелили стены, заказали купола и кресты, престол и жертвенник. Когда владыка Сергий приехал освящать кресты, он очень удивился и обрадовался: в районе, где никогда не было храмов, на месте запустения стояла небольшая беленькая церковь. После освящения малым чином храма Владыка благословил служить Божественную Литургию, что вскоре и исполнилось.

Преподобный Сергий вдохнул в жизнь нашего прихода особую любовь к монастырям и монашеству. Мы с матушкой в предыдущие годы посетили почти все известные русские монастыри, были в Печорах, Дивеево, в Санаксарах, Сергиевом Посаде. Чаще всего бывали в Псковско-Печерском монастыре, где встречались и беседовали с архимандритами Иоанном (Крестьянкиным), Нафанаилом, Досифеем, Адрианом, Филаретом, схиархимандритом Александром (Васильевым). Принимал нас и наместник монастыря архимандрит Тихон (Секретарев). Вместе с владыкой Евсевием посетили старца протоиерея Николая Гурьянова, который, не дожидаясь наших вопросов, ответил на них, дал простые, но такие важные для нас советы, следуя которым мы избежали многих искушений.

Матушка сразу включалась в монастырскую жизнь, исполняла любые послушания и, когда оставалось свободное время, искала для себя дополнительные занятия. Но на это начальствующие монахи с любовью поучали, что послушаний не просят, и если будет необходимо, они сами ее найдут, а пока пусть идет на святую горку. На святой горке монастыря матушку с ласковой улыбкой встречал иеродиакон Антоний, приговаривая: «Ты где же была? Я тебя давно уже жду».

Владыка Сергий брал с собой на Афон и в Иерусалим священническую братию, в состав которой включал и меня. Матушка в это же время посетила Бари, побывав у мощей святителя Николая, увидела Святую Землю, молилась у Гроба Господня, видела берега Афона. Нам открывался во всей полноте иной мир, святой и благодатный. Мы видели монахов, старцев, странников, сравнивали себя с ними и думали: «Почему мы не такие?» Так хотелось быть на них похожими...

Монастыри очень естественно входили в нашу жизнь и жизнь нашего прихода. Любимым занятием наших прихожан становились паломничества по святым местам. Автобусы один за другим увозили от нашего храма большие группы паломников, возвращая нам совсем других людей, в их глазах загорался огонек вечной жизни. Частыми гостями в нашем приходе становились монахи. Приезжали братия из Псково-Печерского монастыря, жили у нас дома. Служили в храме и санаксарские старцы схиигумен Иероним и схиархимандрит Питирим.

В эти годы у матушки открылся новый дар. Однажды, часа в три ночи, матушка постучала в дверь моей комнаты, которую я называл келией, и сказала, что написала стихи. Стихи были искренними, и стало понятно, что они не сочиненные, а дарованные. В следующие ночи матушка не только читала стихи, но и пела: вместе со стихами рождалась мелодия. Она исполняла свои песни прихожанам, Владыке и его гостям, родным и всем, кто ее просил об этом. Вскоре собрался целый сборник ее стихов и песен. Хоровой театр под управлением Валерии Павловны Навротской подготовил концертную программу из песен матушки. Состоялся первый концерт, на который собрались священники, прихожане, музыканты. Благословил это благое начинание наш владыка Сергий, который и сам присутствовал в зале. Песни матушки так коснулись сердец слушателей, что у них наворачивались слезы, женщины были удивлены, когда увидели слезы и на глазах своих мужей. Было еще несколько концертов, зал наполнялся благодарными слушателями. Песни о любви, Родине, войне, детстве, о жизни, земной и вечной, были словами благодарения Богу за все, что матушка пережила и смиренно и покаянно носила в своем сердце.

В 1999 году самарскую землю посетил Святейший патриарх Алексий II. По благословению нашего Владыки за трапезой во время речной прогулки по Волге его Святейшеству был предложен концерт из матушкиных песен. Удивительная это была трапеза, когда исполняли первую песню, все отложили угощения и не притронулись к еде в течение всего концерта, даже принесенный огромный осетр так и не был разрезан. Патриарх поблагодарил матушку за прекрасные песни и благословил ее. Губернатор Самарской области Константин Алексеевич Титов по благословению Святейшего Патриарха выпустил диск с исполненными песнями. Песни продолжали рождаться, и было выпущено еще два диска.

В девяностые годы большая беда пришла на нашу землю: наркомания уносила жизни целых поколений, алкоголизм разрушал семьи, оставлял детей сиротами, жен и матерей - безутешными. Матери принесли свое горе к ногам Владыки и просили благословить священников молиться за их детей и мужей. Ответственность за эту брань владыка Сергий возложил на наш приход. Так родилось братство «Радонеж». Мы определили, что наркомания - один из видов беснования и с наркоманами следует поступать, как с бесноватыми, - отмаливать, отчитывать и воцерковлять. Для проведения отчиток мы пригласили старца архимандрита Мирона (Пепеляева). Он был насельником Псково-Печерского монастыря, пострижеником знаменитого печерского наместника архимандрита Алипия (Воронова), несколько лет подвизался на Святой Горе Афон и имел от старцев Псково-Печерского монастыря благословение на чин отчитки болящих, другими словами, молебного пения об исцелении духовно больных людей, каковыми являются и наркоманы.

Осенью 1998 года, в начале Рождественского поста, как-то во время вечернего богослужения сообщили, что у входа в алтарь меня ждет отец Мирон. Поспешил его встретить. Передо мной стоял высокий, худой, с радостным лицом старец-аскет. На протяжении многих лет, пока были силы, он приезжал к нам каждые полгода. Поселили старца мы у себя дома. От природы у него прекрасно поставленный голос, великолепный слух, он любит петь, пишет стихи, во всем его облике светится благородство и смирение. С матушкой они сразу обнаружили родство душ. Вместе пели, по вечерам за чаем долго беседовали. Батюшка рассказывал нам о своей жизни, красочно описывал Афон.

Отчитки проводились каждый день, это было так необычно, а порой и страшно. Бесовский мир приоткрывал себя. Видеть то, как страдали люди, попав в лапы демонических сил, было жутковато. Духовная брань из области теории превратилась для нас в реальность. Батюшка, следуя Святому Евангелию, постом и молитвой боролся с невидимым супротивником. Подвизались мы в эти дни очень строго, в течение дня ничего не вкушали, даже не пили воды. Была только одна трапеза вечером, и та строго постная. Когда приезжали домой, старец еле стоял на ногах и обычно перед трапезой минут сорок отдыхал. Мы с матушкой получали уроки аскетического делания, батюшка незаметно готовил нас к монашеству. Ночью он почти не спал, непрестанно молился, засыпал на полчасика и опять продолжал молитву. После отчиток старец по многу часов принимал людей, беседуя до тех пор, пока не уходил последний получивший духовный совет.

Приходская жизнь изменилась, стала строже и молитвеннее. Приход превращался в духовную семью. Отец Мирон стал нашим старцем, и когда он уезжал, мы с нетерпением ждали его возвращения. Матушкина болезнь, почти забытая, опять давала о себе знать, но об этом мало кто догадывался, кроме самых близких людей. Чтобы подкрепить силы, матушку направили в санаторий, где в это время отдыхали хорошо знакомые нам священники.

Батюшка Мирон хорошо знал наших прихожан, беседовал с ними, исповедовал. Прошло пять лет с его первого приезда к нам. Шел Рождественский пост. Стоял солнечный зимний день, когда отец Мирон решил посетить Рождествено. Через Волгу по льду шли пешком. Кроме меня, батюшку сопровождали две молодые прихожанки. Добравшись до домика, разожгли камин, слушали батюшку. Совершенно неожиданно он сказал, обратившись к своим молодым чадам: «Вас пора постригать в монашество. А вы, отец Евгений (так меня звали до монашества), все приготовьте. Через неделю вернусь, и совершим постриг». Первой благословили принять монашество руководителя нашего издательского отдела. Владыка благословил. Отец Мирон строго попросил о готовящемся событии никому не говорить, даже родителям. В то время постриги совершались очень редко, монахов было не много, почти всех самарских монахов пригласили на наш первый постриг. В конце 2002 года свершилось великое таинственное событие: в нашем приходе родилась первая монахиня. Для нее прямо в храме устроили небольшую келию. Многие прихожанки, видя ее на богослужениях, с завистью поглядывали на нее. Хороший пример оказался заразительным.

(Продолжение следует)

СПРАВКА. Игумения АНАСТАСИЯ (Шестун Ирина Петровна) родилась 19 января 1952 г. в городе Куйбышеве (ныне - Самара). В 1969г. окончила среднюю школу №63. Выпускница физико-математического факультета Куйбышевского педагогического института, преподаватель физики. По окончании педагогического института Ирина Петровна вышла замуж за выпускника этого же вуза Евгения Владимировича Шестуна. С 1974 по 1978гг. преподавала физику и астрономию в средней школе № 144. С 1978г. по 1990г. - старший инженер лаборатории керамзита Государственный научно-исследовательский институт по керамзиту «НИИкерамзит». В 1990-1991гг. - сотрудник кафедры педагогики и психологии Самарского государственного университета. После рукоположения супруга (в священническом сане - протоиерей Евгений Шестун) в 1992г. посвятила свою жизнь служению Церкви. В это же время написаны первые стихи и песни. В 2004г. вместе с супругом (в настоящее время - архимандрит Георгий (Шестун), настоятель Заволжского мужского монастыря в честь Честного и Животворящего Креста Господня) приняла монашеский постриг. В 2006г. постановлением Священного Синода Русской Православной Церкви назначена настоятельницей Заволжского Свято-Ильинского женского монастыря Самарской Епархии. В 2009г. митрополит Самарский и Сызранский Сергий по решению Священного Синода возвел настоятельницу Заволжского Свято-Ильинского женского монастыря монахиню Анастасию (Шестун) в сан игумении. Игумения Анастасия по-матерински с любовью опекала сестер и прихожан своей обители. Трудами игумении и насельниц монастыря обитель стала истинным украшением Самарской земли. Духовная атмосфера монастыря, благоговейное богослужение, забота сестер привлекает в обитель большое количество паломников.

Во время своего пребывания на Самарской земле в 1999 году Святейший Патриарх Алексий II дал высокую оценку песенно-поэтическому творчеству матушки Анастасии (Шестун) и благословил ее на дальнейшее творческие труды. Основная тема произведений матушки - Православная вера и патриотизм, любовь к Богу и ближним. По благословению митрополита Самарского и Сызранского Сергия издано два сборника стихов игумении Анастасии (Шестун), а также выпущено два компакт-диска ее песен в исполнении артистов Самарского академического театра оперы и балета.

Игумения Анастасия (Шестун) отошла ко Господу 22 июня 2012 года. Похоронена в родной обители.